Есть письма, которые надолго приковывают к себе наше внимание. Излитая в них судьба не оставляет в покoе. Ты размышляешь над ней, сопоставляешь с другими, ищешь объяснение, корни. Наступает день, когда тебе становится ясно, что за письмом, за «частной» судьбой — явление, которое заслуживает пристального общественного внимания.
Развод. Развод, причина которого — пьянство. Распад семьи, начатой в любви и согласии. Помню, как уже больше десяти лет назад одна из центральных газет опубликовала очерк о женщине, матери пятерых детей, которая не захотела терпеть пьяницу-мужа и порвала с ним. Автор подчеркивал, женщина «словно заново на свет родилась» — полна жизнерадостности, бодра, с удовольствием трудится, не тяготят ее и домашние заботы. Светлее стало в доме. Да и сытнее (пьяница выносил из семьи все, что попадало под руку). Потом, к чести газеты, на ее страницах появились отклики читателей. Отклики, на удивление, единодушные: женщину осуждали. В потоке мнений, непритязательных, но искренних, Звучало: «если муж пьянствовал — зачем пятерых рожала», «зачем вообще шла за пьющего», «...да любила ли мужа-то, если бросила его в страшной беде» и так далее, и так далее.
Таким оказалось общественное мнение, неожиданно выявленное газетой.
Неожиданно выявленное, но по сути — ничего неожиданного не несшее. Шло время, когда мужа, если и оставляли, то с великими муками, через преодоление в себе множества «барьеров».
Минули годы. Сегодня, пожалуй, даже тому, кто и не исследует этого вопроса специально, а просто следит за периодической печатью и телевидением, известно: один из главных побудителей расторжения браков — пьянство. Женщины решительно разрывают отношения со своими недавними избранниками, мужчины — с избранницами. И общественное мнение сегодня на их стороне.
Казалось бы, жизнь сделала шаг вперед. В самом деле, выдворив из семьи пьяницу, женщина наконец-то «видит свет», начинает вновь ощущать себя человеком. Вечный страх покидает ребятишек, которых пьяный папка безжалостно «гонял». Кто возразит, кто скажет, что она, чье терпение лопнуло, чья беда была уже непосильной, поступила неправильно? Но вот передо мной письмо как раз одной из тех женщин, что «освободилась» от пьяницы мужа. Читаю его, перечитываю, возвращаюсь к нему в мыслях. Рассудительное, ровное. Со своей «философией» пережитой и уже отошедшей беды. Спокойно ли оно? Или таит тревогу?
Давайте вчитаемся.
«...Я росла в многодетной семье. Сколько себя помню — отец пил. Мама всегда в слезах и заботах. Мне было ее очень жалко. Я много страдала. Еще в юности я мечтала о хорошем, трезвом друге. В двадцать лет я встретила того, о ком мечтала.
Поженились. Родился сын. Я жила как в сказке. Муж был добрым, внимательным, во всем мне помогал. Никогда не делил работу в семье на «женскую» и «мужскую».
Но вот по долгу службы он отбыл в длительную командировку. Встретились через два месяца, и я сразу заметила в нем разительную перемену. Начались выпивки. Редко, потом все чаще. Я пыталась ему объяснить, чем эти пьянки кончаются, но он и слушать не хотел. Все говорил: «Что ты из меня алкоголика делаешь? Что я — не мужчина, не имею права выпить?» Начал грубить. Мои слезы его не трогали.
А я-то знала, какая это трясина — пьянство. Стала говорить: «Не прекратишь — семьи не будет!» Это испугало. Перестал. Жизнь поправилась. Родился второй сын. Пока я находилась в роддоме, муж каждый день с друзьями «обмывал» сына. Выписалась я — и попала в ад...
Долго рассказывать, что было потом. И лечить я его направляла, и вновь грозила разводом.
Словом, постепенно убил этот человек все добрые чувства к себе и во мне, и в детях.
Вот уже три года как я в разводе. Первое время замкнулась. Но постепенно оттаяла. Ведь жизнь не кончилась. Стали ухаживать за мной мужчины. Один из них показался мне человеком серьезным, положительным. Но потом выяснилось, что он вовсе не намерен связывать свою судьбу с женщиной, у которой двое детей. Так и сказал: «Кому ты нужна с двумя детьми». И исчез из моей жизни.
Выходит, новые надежды — не для меня? Только одинокий человек поймет, как тяжелы эти мысли.
Не за горами время, когда мои сыночки разлетятся, и я совсем останусь одна...»
Вот такое письмо. Как будто бы спокойное. Как будто бы философское: человек уже как бы со стороны судит о прошедшем. И все-таки, во всяком случае на мой взгляд, письмо сплошь — сегодняшнее, горькое страдание. Собственно, понять это дает и еще одна строчка в нем. Ею автор заканчивает: «Все, что со мной случилось, настоящая трагедия». Такова ее общая оценка.
Не будем гадать, какую роль в этой трагедии женщина отводит себе. Считает ли себя только жертвой. Или в потаенных мыслях числит за собой «активную» роль в той части трагедии, когда события только зарождались, а потом развивались и нарастали. Не будем гадать. Но возьмем одну подробность неведомой нам жизни, о ней свидетельствует сам автор. В письме не раз упоминается об угрозе разводом. Так сказать, главном оружии в борьбе…
Вот и задумаемся над ситуацией (типичнейшей, подтвержденной множеством социологических исследований). Угроза разводом вошла в сегодняшний обиход, как основное средство... укрепления семьи. Не парадокс ли? Можно ли укрепить, разрушая? Ведь даже один раз «молвленное о разводе» — это уже процент, пусть доля процента реальной допустимости и самого деяния.
Нет, разрушение не укрепляет! И число «пьяных» разводов растет. А нарастая, еще больше утверждает в правах этот вариант, выхода из горького «узла обстоятельств», имя которому пьющий муж или того хуже — пьющая жена. Сегодня с помощью законодательства развод с пьяницей предельно упрощен. Пьянствуешь — ну и живи в одиночку, и дети пусть о тебе забудут, никому ты не нужен. Такой становится расхожая мораль. Но права ли эта мораль? Во всем ли права? Целиком ли можно ее принимать? Или иначе. Скажем, сознавая простоту процедуры развода с пьяницей, нужно ли понимать дело так: вот он — выход, вот она — мораль наших дней.
Попробую провести аналогию с разводом не по «пьяной» — по другим причинам.
...День, два, неделю хожу в суд. Судья, по предварительной договоренности, разрешает мне присутствовать на приеме граждан и задавать вопросы тем, кто явился с заявлением о разводе. За один прием судья беседует примерно с двадцатью такими посетителями.
Они проходят передо мной. Профессии разные: рабочий, учитель, медицинская сестра, инженер. Лица — милые, умные. Невольно думаешь — чего не хватило им для счастья?
Всем, кого вижу, повторяю вопрос:
— Жалеете ли, что ваш брак распадается?
И выстрелом в уши:
— Нет!
Нет! Нет! Нет!
Вдруг:
— Очень жалею.
Вглядываюсь в ответившего. Задаю новые вопросы. У него все, как у предыдущих. Заявление о разводе. И о дележе имущества. И даже о дележе детей, благо их двое. У него тоже — непонимание, отчуждение, скандалы. «Любовь? Да она давно прошла!» Ощущение полной безвыходности. Но он сказал: «Очень жалею». Он, оказывается, явился к судье, чтобы забрать свое заявление.
— Вы помирились?
— Нет.
— Так что же?
— Не знаю...
Очень хотелось поговорить с ним подробнее. Когда он вышел, я устремилась вслед. Мы уселись в сумрачном коридоре. Сергей (назову его так) говорил скупо, растерянно. Но суть его мыслей была понятна. «Разрушить легко. Строить — трудно. Вот все и бежим от трудов».
Мне запомнилась деталь. Сергей вспоминал. Когда-то, ухаживая за будущей женой, в сильный мороз он растер ее замерзший нос. Нос стал красным, раздулся. Она кинула взгляд в зеркальце. И — бегом. Догнал.
— Ты что?
— Увидишь, что некрасивая, бросишь.
«Носа красного испугалась. Я ужаснулся ее испуга, сказал: «Никогда!» А сейчас своих диких сцен не страшимся, — говорил Сергей. В голосе — недоумение. — Тогда напрягались. Все лучшее в кулак» собирали, чтобы быть вместе. Потом этот труд забросили — он тяжелый!..»
До сих пор помню этого человека. Его мысль о том, что легко разрушать, строить трудно.
Так что же все-таки происходит сегодня в той сложнейшей области человеческих отношений, обобщенное имя которой — семья? Каковы тенденции? Да, сегодня женщина не будет «держаться» за мужа, руководствуясь принципом: «Пусть плох, да есть». Или: «Пусть плох, а все же детям — отец». Но сегодня она же, наша современница, не поспешит и с разводом, полагая, как прежде, что развод с «плохим» мужем — благо для ее детей. Сегодня она, пожалуй, на некоем перепутье.
Что она вынашивает в своих раздумьях? Что обретает из опыта ошибок и просчетов, из опыта удач? Жажду полноценной семьи — вне всяких сомнений. А еще? Может быть, она понимает, что общий уровень знаний, культуры нашего общества выдвигает перед ней и ее избранником некую «третью возможность»? Не терпеть, если плохо. И не рвать, если плохо. Искать и находить пути к преодолению, к совместному противостоянию тому, что «плохо».
В этой связи я думаю: а что, если бы семьям, начинавшимся с любви и согласия, дать в ориентиры: «Для вас развод запрещен». Даже если дойдете до злых пощечин. Даже в том случае, если один из вас запьет до одури. Представим себе такое. Представим, что в скандалах, в пьяных драках нам жить до скончания века. Быть может, мы, как Сережина невеста — красного носа, испугались бы первой же размолвки. Больше того — не допустили ее. А после первого мужнего «загула» не грозили ему разводом (благо, эта мера борьбы проста, она под рукой), поскольку это бесполезно. Мы бы мучительно искали выход. Мы бы трудились душой. «Развода не будет. Сопьется — никуда от него не денешься» — эта мысль побуждала бы думать, искать, пробовать. А тот, кто мучительно, трудно ищет — все-таки находит...
Или я не права? Но тогда почему наша читательница, чье письмо я привела дословно и полностью, расценила свою жизнь, в том числе и последние, послеразводные три года, и даже перспективу лет как трагедию?
Ю. Георгиева
1987 г.