• JacobDiert
• 19 Nov 2024
• Медицина - родителям
• 23 Прочтений
• 0 Комментариев

Частное определение

На скамье подсудимых молодая женщина. Она могла стать художницей, инженером, строителем. Она не стала никем, убив в себе человека. Она – наркоманка.

Задержание

Молодая женщина и элегантно одетый мужчина с сумкой через плечо неторопливо прошли всю длину магазина «Людмила», но ничего, видимо, не приглянулось. Вышли на улицу, на площади Курского вокзала два работника милиции попросили их пройти в 26-е отделение. «Показались подозрительными». Женщина «добровольно выдала находившийся в сумке сверток, содержащий наркотическое вещество — маковую соломку».

Так были задержаны Людвиг Александрович Аветисов и Светлана Петровна Сарибан.

Задержанные вели себя спокойно, правильнее сказать, вяло. Когда знаешь результаты расследования, легко объяснить причины такого поведения. О чем им было сожалеть, за что сражаться? Разве можно назвать жизнью чередование дней, затуманенных наркотиками. Никаких стремлений, никаких надежд, только неодолимое влечение уколоться. Чтобы вспомнить что-то светлое, о чем можно рассказать людям, надо вспомнить позавчера, далекое детство. Вчера — вспоминать страшно.

Начало падения

...Из Магаданской области вместе с родителями и старшей сестрой приехала в Краснодар девочка Светка. «Развивалась своевременно, наследственность психическими заболеваниями не отягщена», — отмечено в акте амбулаторной судебно-психиатрической экспертной комиссии № 1 при Московской клинической психиатрической больнице №1.

Училась, значит, девочка в школе, увлекалась гандболом, любила рисовать и вязать. После окончания восьмилетки поступила в Краснодарскую художественную школу.

«В период учебы, — рассказывает обвиняемая С. П. Сарибан, — время проводила в компаниях, начала принимать наркотики. Через год школу бросила, затем окончила 11 классов школы рабочей молодежи, поехала в Москву поступать в институт легкой промышленности, но не прошла по конкурсу».

Не раскроет истоков своего падения Светлана Петровна, не раскроет истоков их падения и ее сестра, Маргарита, а родители Петр Семенович Печеный и Валентина Федоровна Левашова как стеной отгородятся в своих показаниях официальной фразой: «На учете в психиатрическом диспансере не состояла». Легко угадывается продолжение этой фразы: «Мы ничего не знали». Сказать: «Знали!» — не могу, нет ни у следствия, ни у меня таких оснований. Зато могу поставить под сомнение, что не знали. Очевидно, деньги были. Наркотики стоят недешево. Без копейки не пошлешь двух дочерей в Москву. Не прожить им в столице. Маргарита через год разошлась с мужем, сменила несколько мест работы, Светлана за всю свою жизнь вообще ни дня не работала, а жила (с ее слов) на средства родных.

Почему-то приходит и приходит на ум сравнение этих двух тогдашних краснодарских девочек с двумя надломленными ветками семейного дерева, прочно укрепившегося корнями на земле. Подвязать бы эти веточки, глаз не спускать с них, чтоб прижились, опять зазеленели. А их обломали и без корешков воткнули в другую почву. Авось приживутся. Казалось родителям, что деньги и подарки, которые они слали дочерям, сами собой, как в сказке, взрыхлят и удобрят поле, на котором пойдут в рост две обломленные веточки.

Не случайно в письме к прокурору, умоляя не судить Светлану, ее мать подчеркивает, что приезжали они к ней всегда с солидными подарками. «Может быть, так прокурору не пишут, но, поймите, это крик материнской души». Есть в деле такой листок, приколотый к письму. Да, это крик души. Но крик о своей боли, о своем позоре, а не о дочерней изломанной жизни. Это крик человека, видевшего, как идет дочь с завязанными глазами к пропасти, но не сделавшего даже самого простого человеческого движения, чтобы остановить ее. И только когда Светлана подошла к краю, раздался этот крик.

Как судья Валентина Павловна Самойлова не имела права внять этому крику, но не вняла она ему и как человек, как мать. Записка, приколотая к письму прокурору, была инородной припиской к расчетливо продуманному письму, в котором говорится, что старшая дочь употребляла наркотики, а Светлана была лишь заботливой нянькой для нее и мужа. А вот что рассказала об этом периоде (осень 1984 года) экспертной комиссии сама С. Сарибан:

«Внутривенно вводила себе опийные препараты. После трехмесячного ежедневного приема развилось выраженное абстинентное состояние в виде плохого самочувствия, появился насморк, расстроился кишечник. 19 декабря пошла на прием в наркологический диспансер № 2».

Далее в акте № 823 уже на основании медицинских документов записано, что «...19 декабря при осмотре в наркодиспансере № 2 у С. П. Сарибан были обнаружены следы от свежих инъекций и она стационирована в психиатрическую больницу № 4, где находилась с 19.12.84 г. по 18.2.85 г. Отобран шприц. Сестра пыталась на свидании передать наркотик. Консультировала доктор Морозова. Диагноз: «опийная наркомания. Рекомендовано лечение в условиях стационара, но выписана по настоянию и под наблюдение отца».

Документ серьезный, ошибок и вольных формулировок не допускающий. Под строкой «об ответственности» подписи всех трех врачей, входящих в комиссию.

Под наблюдение отца

Значит, «выписана по настоянию и под наблюдение отца». Нет никаких оснований подозревать родителей Светланы в непонимании опасности, нависшей над дочерьми. Над обеими. Ведь в письме к прокурору Левашова (мать) без обиняков называет Маргариту наркоманкой, но не признает такой Светлану. И здесь же: «Для меня обе дочери одинаковы». Логика проста: «Маргарите пока ничего не грозит, а Светлана под следствием. Ее и надо выгораживать». Легко снять отрицательный оттенок с этого слова, вспомнив о его корнях. Выгородить, огородить... Нетрудно найти и современный синоним — изолировать. И не просто изолировать, а с целью защитить. Вот бы и огородить Светлану от компаний, которые собирались у нее в комнате, от сестры родной огородить, возвести стену. Кроме медицинских средств именно такую стену и имела в виду доктор Морозова, предлагая стационарное лечение.

Не один десяток лет прожили на свете родители Светланы и Маргариты. Прожили не за розовыми занавесками, не в тепличных условиях. Поэтому никак не заподозришь их в инфантильном заблуждении, что, мол, все образуется само собой. Выписывая Светлану «по настоянию и под наблюдение отца», врачи, естественно, верили, что, увозя дочь домой, в Краснодар, родители «огородят» ее. Но...

Через месяц Светлана вернулась в Москву, поселилась в той же комнате, которая досталась ей с мужем после размена в 1984 году его родителями трехкомнатной квартиры. Время от времени вынимала она из почтового ящика вызовы в наркологический диспансер, бросала в мусорное ведро и шла опять приготавливать наркотик.

«Пробовала колоться но не понравилось. Стала раздражительной, ссорилась с мужем, несколько раз расставались, водила к себе наркоманов». Так вот прямо, словно речь идет не о ней, а о каком-то абстрактном, условном человеке, будет рассказывать она экспертам. Это безразличие, перечисление через запятую страшных бед заставляет насторожиться — может, наговаривает на себя?

Еще раз перечитываю протокол допроса ее мужа: «Сарибан Сергей Семенович, 1956 г. р., Москва... б/п... 10 кл., фасадчик. В начале 1982 года мой товарищ встречался с Маргаритой, а она познакомила меня с сестрой. В июле поженились. Жили с родителями. Я раньше употреблял наркотики, но решил бросить. Светлана ездила к сестре и приезжала в состоянии наркотического опьянения. С соседкой жили хорошо. Когда Светлана попала в больницу, Маргарита жила в ее комнате. Я ушел к родителям. Иногда заходил и ссорился с Маргаритой. Находил посуду со следами наркотиков, полиэтиленовые пакеты. После больницы Светлана наркотики не употребляла, а потом опять начала». Из показаний свидетельницы Ухановой Клавдии Кузьминичны, соседки: «К Светлане часто приходили парни и девушки, среди них Аветисов, который жил у нее последнее время».

Свидетельница Сергеева Маргарита Петровна, сестра Светланы, скажет на следствии: «Осенью 1985 года в комнате Светланы жил Аветисов. Сестра говорила, что он приносил шприцы».

Нет, не огородили родители Светлану. О каком же крике души можно писать прокурору и о какой вере в него говорить?

Меры пресечения

...Аветисов. Да, это тот элегантный мужчина, задержанный вместе с Сарибан.

Аветисов Людвиг Александрович, 1952 года рождения. При себе наркотических веществ не имел, а что было в сумке у Сарибан, не знал (из протокола допроса). При обыске в комнате у Сарибан найдены наркотики. У Аветисова не было ни квартиры, ни комнаты. Искать негде. Зато была биография. Пытаюсь по крупицам собрать трудовую деятельность Аветисова. Между заключениями (а судим он был не единожды) он устраивался ювелиром и однажды фрезеровщиком на целых два месяца. Это все! Нет у него богатых родственников, на средства которых, как Сарибан, он мог бы жить. У Аветисова наркотиков нет, а о тех, что в сумке у Сарибан, он ничего не знает. Вот почему он освобождается из-под стражи и дает подписку о невыезде из Тбилиси, где он проживает. Сарибан заключается под стражу, с подписки о невыезде.

Улики есть. Но нет в Москве Сарибан по месту жительства, а в Тбилиси Аветисова. Сарибан фактически заключена под стражу 22 июля 1986 года. Где же скрывалась она почти полгода? У родителей в Краснодаре. Неоднократно спокойно отвечала ее мать на вопрос участкового инспектора: «Нет, не знаю, где моя дочь». На что она надеялась? Не берусь предугадывать, какой приговор вынес бы суд, если бы не ударилась в бега Светлана, но знаю, что она еще раз закрывала себе путь к скорейшему возвращению в жизнь. Ведь знала, как говорят наркоманы, что «сама со шприца не соскочишь». И чем раньше придет помощь врача, тем лучше. Не могли не знать об этом и мать, и отец!

Атакующая оборона

«Убийца» пока на свободе. Он известен, но не пойман. И имя ему наркомания. Немало лет борьба с ней велась у нас в стране без широкой огласки силами правоохранительных органов и медицинских работников. На деле оказалось же, что решение проблемы борьбы с этим злом выходит далеко за пределы только их компетенции. Думаю, прежде всего о тех, кто раньше всех может предотвратить беду — о родителях. Когда краснодарская девочка Светка впервые попробовала наркотик, стала «проводить время в компаниях», бросила художественную школу, и должен был вырваться у матери крик души. Не могу поверить, что ничего не подсказывало тогда материнское сердце.

О родителях и детях думаю я, когда на остановках, столбах, в витринах «Мосгорсправки» читаю объявления, начинающиеся словами: «Разъезд. Меняю 3- комнатную квартиру на...» Это самый распространенный вариант. Гораздо реже: «Съезд...» Светлана Сарибан тоже стала хозяйкой комнаты в результате размена родителями мужа трехкомнатной квартиры. Вспомним его показания: «Я тоже употреблял наркотики...»

Так два молодых человека, пристрастившихся к наркотикам, оказались предоставленными самим себе. А будь рядом родители? Думаю, именно они должны первыми прийти детям на выручку. Я не за мелочную опеку, не за то, чтобы дети оставались всю жизнь желторотыми цыплятами под крылом матери. Но ребенок ребенку рознь. Можно ли выпускать его в самостоятельную жизнь, можно ли дать ему автономию? Этот вопрос должны ставить перед собой родители.

Будем откровенны: часто слышим мы от зрелых людей чуть ли не с гордостью сказанную фразу: «Отделили молодых (разменяли квартиру, купили кооперативную), пусть живут как хотят». Если молодой человек рвется на комсомольскую стройку, ищет, где можно испытать свои силы, то, конечно, — «пусть!». А если?.. С достижением ребенком совершеннолетия с родителей снимается юридическая ответственность за его поступки. Юридическая, но не человеческая.

Так, отсиживаясь в уютном краснодарском доме — блиндаже, пропустила врага к Светлане первая линия обороны — родители. Уверена, что, говоря о профилактике наркомании, токсикомании, мы в первую очередь должны говорить об ответственности этих категорий людей, поставив ее в ряд с ответственностью за несообщение о готовящемся преступлении.

Вижу всю сложность проблемы. Представляю, как не просто пойти матери в милицию и сообщить, что несовершеннолетние сын или дочь пьют спиртное, употребляют наркотики. Случаи такие единичны. Да и мера ответственности родителей, по современным масштабам, представляется весьма неэффективной, к тому же и редко применяемой. Комиссии по делам несовершеннолетних могут за доведение несовершеннолетнего до состояния опьянения или за потребление несовершеннолетними наркотических веществ без назначения врача вынести родителям общественное порицание или предупреждение. Есть право у комиссии передавать дела на таких родителей на рассмотрение товарищеского суда, комиссий по борьбе с пьянством, общественных организаций или трудовых коллективов. Есть и права, и возможности, но пока эти комиссии слишком инертны. Не пора ли сказать им свое слово.

Заметим такой нюанс: родители несут ответственность за доведение до состояния опьянения или за потребление наркотических веществ. Разница существенная. В первом случае подростку надо «наливать», а во втором достаточно знать, что он потребляет наркотики.

«А мы не знали, что ребенок потребляет наркотики», — утверждают родители. И весь сказ. Даже порицания им не вынесешь! И эта эфемерная ответственность не заставит даже задуматься таких родителей, как не заставляет отбирать у детей спички примелькавшийся пожарный призыв: «Не разрешайте детям играть с огнем!» А чтобы взрослая рука потянулась, чтобы отобрать спичечный коробок, нужно, чтобы взрослая голова представляла последствия пожара и свою персональную за него ответственность, конечно, не в виде порицания и даже штрафа.

Ответственность родителей за своего ребенка не может кончаться на «одет, обут» и должна быть конкретной, во всех кодексах, вплоть до уголовного. Ведь это ответственность первой линии обороны. Такой же беспечной оказалась и вторая линия. Ее бойцам — медикам и милиции — не нужно было прибегать к техническим средствам и специально натасканным на наркотики собакам. Гражданка Сарибан стояла на учете в наркологическом диспансере № 2. Но разве учет только для того, чтобы учесть. Это же не склад, где учитывают валенки в парах, а тарелки в штуках. Бумажки (другого слова не ищу) с предложениями явиться в диспансер действительно посылались, они учтены там в штуках, только какой от них толк. Может, в диспансере не знали, что наркоманы «со шприца сами не соскакивают», или предположили, что Сарибан открыла список невероятных исключений? Конечно, нет. Работала бумаготворящая машина, которая не увидела человека. Естественно, возникает вопрос: «А что же милиция?» Отвечает документ.

19 ноября 1986 года Калининский районный народный суд г. Москвы... рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению Сарибан Светланы Петровны... установил: Сарибан С. П. проживала по указанному адресу с 1982 года, систематически употребляла наркотические вещества по месту жительства. Сарибан в судебном заседании пояснила, что практически с 1982 года не работает, о чем было известно участковому инспектору. Кроме того, было установлено, что длительное время в комнате Сарибан проживали без прописки, не имеющие определенных занятий сестра Сарибан — Сергеева и Аветисов, являющиеся наркоманами, употреблявшие наркотики по месту жительства Сарибан.

Суд считает, что нарушение паспортных правил и совершение этими лицами правонарушений, выразившихся в незаконном приобретении, хранении наркотических веществ, стали возможны в результате недостаточной профилактической работы участкового инспектора 21-го отделения милиции.

На основании изложенного и руководствуясь ст. 321 УПК РСФСР, суд определил: обратить внимание начальника 21-го отделения милиции г. Москвы на выявленные недостатки в работе сотрудников отделения.

О результатах рассмотрения частного определения надлежит сообщить суду в месячный срок.

...Идет судебное заседание. По сути, это ведь тоже линия обороны, защиты человека от силы зла. Сарибан обвиняется в совершении преступлений. Лжет, изворачивается подсудимая. Сдерживают себя судья и народные заседатели. Можно было бы описать подробно ход заседания, рассказать о деталях, но разве в них суть дела. Суть его четко зафиксирована в документе — приговоре, где четко записано, что «Сарибан Светлану Петровну признать виновной».

Приговор вступил в законную силу и обжалован не был.

Все вроде бы ясно, но для меня кроме осужденной Светлана остается еще и потерпевшей, а многие из свидетелей — обвиняемыми свидетелями. Из головы не выходит незначительная деталь. Кто-то из свидетелей (даже не записала) сказал на допросе, что на свадьбу молодоженам подарили чайный сервиз с кленовыми листьями. В нем-то и приготавливали на кухне наркотик.

Светлана Ежикова, наш спец. корр. 1987 г.

***