Письма В. И. Ленина матери

 

1899 ГОД

 

17.111. Из Шушенского.

 

Получил вчера твое письмо от 28.11, дорогая мамочка. Большое, большое merci за твою карточку. По-моему, вышла она довольно хорошо, и я тем более был рад ей, что имеющаяся у меня карточка довольно уже старая. Очень бы это хорошо было, если бы тебе удалось навестить нас в Шуше,— летом путешествие сравнительно удобное: по железной дороге до Красноярска и на пароходе до Минусы (в начале мая пароходы обыкновенно не доходят еще до Минусы, но летом доходят иногда даже — хотя редко — и до Шуши). Для летнего пребывания Шуша — ничего себе...

 

Крепко целую тебя и поздравляю с днем ангела. Это письмо, может быть, придет еще до первого апреля.

 

Твой В. У.

 

4.IV. Из Шушенского.

 

Получил твое и Митино письмо, дорогая мамочка. Насчет помещения в Шуше ты напрасно опасаешься: места хватит. У нас на масленице гостило четверо. Если здоровье позволит тебе, то мы бы были очень и очень рады повидаться, чтобы не откладывать до окончания срока (который иногда отсрочивают... я, впрочем, надеюсь, что этого не будет). Надя пишет тебе подробнее. Но насчет времени я должен внести в ее письмо поправку: в начале мая здесь воды еще мало; нас пароход бросил на полдороге. Ехать сотню верст лишних на лошадях — неудобно. Значит, лучше ехать так, чтобы в конце мая быть в Красноярске, — тогда можно спокойно доехать на пароходе до Минусы, а от нее только 55 верст. Как дача, Шуша ничего себе, немногим хуже, я думаю (если хуже), других дач. Вопрос только в дороге.

 

Насчет ружья ты опасаешься совсем напрасно. Я уже привык к нему и осторожность соблюдаю. Здесь охота — единственное развлечение и «проминка», при сидячей жизни необходимая...

 

Твой В. У.

 

1900 ГОД

 

10.V. Послано из Пскова.

 

Сейчас получил твое письмо от 8-го, дорогая мамочка, и сажусь немедленно отвечать. Я очень рад, что пришло разрешение на свидание с тобой, и, разумеется, непременно воспользуюсь им; выехать отсюда сейчас же я, к сожалению, не могу, ибо возвращаться сюда мне бы уже не хотелось, а для улажения финансовых дел и некоторых дел с редакциями я должен еще пробыть здесь дней 5—7 или около того. Но это, конечно, неважно, приеду ли я неделькой позже или раньше; с доводами твоими и Анютиными (кстати: merci за полученную мною сегодня же работу по городской статистике) я в общем согласен и так и думаю сделать, как вы советуете, только от личной поездки в С.-Петербург мне приходится отказаться, и я уже буду просить тебя съездить,— если успеется, к четвергу 18-го, а если не успеется, к четвергу 25-го, смотря по тому, когда мы увидимся.

 

До скорого свидания. Твой В. У.

 

1901 ГОД

 

Послано из Мюнхена.

 

Дорогая мамочка! Получил я на днях твое письмо к Наде с приложением письма Маняши. Ужасно грустно было узнать, что дела наших так печальны! Милая моя, я не знаю уже, что тут и посоветовать. Не волнуйся, пожалуйста, чересчур,— вероятно, придирки к нашим со стороны прокуратуры представляют из себя последние попытки раздуть «дело» из ничего, и после неудачи этих попыток они должны будут их выпустить. Может быть, не бесполезно было бы тебе съездить в Петербург, если только здоровье позволяет, и пожаловаться там на такую невиданную вещь, как отсутствие допроса в течение шести месяцев. Это представляет из себя такой точно определенный и явно незаконный факт, что именно на него всего удобнее направить жалобу...

 

Напиши мне, пожалуйста, дорогая моя, когда будет свободное время,— как ты себя чувствуешь, вполне ли здорова, как думаешь устроиться осенью. Переедешь ли в Москву или пока останешься в Подольске? Когда уезжает М.В.? А когда увидишь еще Маняшу и Марка, передай им от всех нас большой привет. Теперь лето миновало — лето самое скверное время для сидения в тюрьме, — и после допроса они, вероятно, несколько более определенно будут представлять себе всю несерьезность их дела.

 

Крепко, крепко обнимаю тебя, моя дорогая, и желаю быть бодрой и здоровой. Помнишь, когда меня держали, ты тоже представляла себе дело гораздо более серьезным и опасным, чем оно оказалось, а ведь по отношению к Маняше и Марку не может быть и сравнения никакого с моим делом! Что держат их столько, — это отчасти зависит, вероятно, от того, что арестованных масса и в деле все еще не могут хорошенько разобраться, — конечно, в Петербурге такая нелепость была бы невозможна.

 

Еще раз целую тебя. Твой В. Ул.

 

1909 ГОД

 

4.XI. Послано из Парижа.

 

Дорогая мамочка!

 

На днях получил письмо Маняши с новым адресом. Как-то вы устроились на новой квартире? Тепло ли в ней? У нас квартира с отоплением оказалась даже чересчур теплой — положим, до сих пор погода стоит совсем теплая. Хорошо сделала Маняша, что побывала у дельного доктора, — теперь надо только соблюдать построже его советы...

 

Крепко обнимаю тебя, моя дорогая, и шлю большущий привет Маняше и Мите. Наши все тоже.

 

Твой В. У.

 

7 ИЛИ 8 ДЕКАБРЯ. Послано из Парижа.

 

Дорогая мамочка! Получил твое и Манино письмо. Большое merci за них. Сегодня получил и второе письмо от Маняши с приятным известием, что мне нет надобности второй раз писать знакомому. Беспокоит меня, что у вас холодная квартира: как это выйдет зимой, если теперь не более 12 градусов? Не простудиться бы тебе... Нельзя ли принять каких-нибудь мер, может быть, поставить маленькую железную печку? Здесь часто делают так (нам не нужно, у нас паровое отопление и очень тепло), и в Сибири мы так делали. До сих пор, по крайней мере здесь, больших холодов не было, но зима еще впереди...

 

Крепко обнимаю тебя, моя дорогая, и желаю здоровья. Маняше большущий привет и от меня и от всех наших.

 

Твой В. У.

 

1912 ГОД

 

27.V. Послано из Парижа в Саратов.

 

Дорогая мамочка! Вчера вечером приехал в Париж из маленькой поездки по делам и нашел твое письмо с печальной вестью об Ане и Маняше. Я уверен, что долго продержать их не смогут: слишком очевидна нелепость такого ареста. Дошло до того, что Анюте прямо говорят: ненадолго! Вероятно, в теперешние времена в провинции хватают совсем зря, «на всякий случай».

 

Есть ли у тебя знакомые, моя дорогая? Навещает ли кто-нибудь? Хуже и тяжелее всего в таких случаях внезапное одиночество. Есть ли письма и вести от Марка и Мити?

 

Нет ли кого из знакомых в Петербурге? Было бы полезно написать им, если есть, о происшествии, может быть, наведут справки. Иногда провинциальная администрация усердствует непомерно, особенно теперь, после 1-го мая.

 

Крепко обнимаю тебя, моя дорогая, и желаю здоровья и бодрости.

 

Твой В. У.

 

2.VI. Послано из Парижа в Саратов.

 

Дорогая мамочка! На днях писал тебе по поводу ареста Маняши и Анюты. Хочется поговорить еще. Боюсь, что ты слишком одиноко теперь себя чувствуешь. Я спрашивал в предыдущем письме, есть ли кто из знакомых, навещающих тебя, но ответа на письмо, конечно, не могло еще быть.

 

Сегодня прочитал в петербургской газете о больших арестах и обысках в Саратове в связи с железнодорожными служащими. Видимо, хватать стали особенно усердно... Не знаю, успела ли ты получить какие-нибудь вести от Мани и Анюты? С Анютой, наверное, скоро увидишься, раз даже при аресте вынуждены были сказать, что берут, видимо, ненадолго. Но если аресты особенно широки, то может пройти некоторое время просто на то, чтобы разобрать, рассортировать всех арестованных.

 

Пожалуйста, черкни мне несколько слов, моя дорогая, чтобы знать, здорова ли ты и как себя чувствуешь — есть ли какие новости; есть ли знакомые у тебя в Саратове. Может быть, при более частой переписке ты будешь чувствовать себя все же несколько менее тоскливо.

 

Надя и Ел. Вас. крепко целуют и желают здоровья и бодрости. Я тоже и обнимаю тебя, моя дорогая.

 

Твой В. Ульянов

 

1916 ГОД

 

12.111. Послано из Цюриха в Петроград.

 

Дорогая мамочка! Посылаю тебе карточки, одну для Маняши.

 

Мы живем теперь в Цюрихе. Приехали позаниматься в здешних библиотеках. Озеро здесь очень нам нравится, а библиотеки много лучше бернских, так что пробудем еще, пожалуй, дольше, чем хотели. Писать можно на здешний адрес: почта всегда перешлет.

 

Надеюсь, у вас нет уже больших холодов и ты не зябнешь в холодной квартире? Желаю, чтобы поскорее было тепло и ты отдохнула от зимы.

 

Надя очень всем кланяется. Крепко тебя целую, моя дорогая, и желаю здоровья. Анюте большущий привет и М. Т. тоже.

 

Твой В. У.

 

 

Марии Александровны Ульяновой не стало в июле 1916 года. «До нас не дошло,— пишет Мария Ильинична Ульянова,— первое письмо Владимира Ильича, после того, как он получил известие об этой смерти. Не сохранилось и его следующее письмо, но и по нему, насколько я его помню, видно было, какая тяжелая это была для него утрата, как больно он ее переживал и сколько нежности проявлял к нам, тоже подавленным этой кончиной».

 

 

Публикация писем подготовлена по т. 55 Полного собрания сочинений В. И. Ленина

Пожалуйста, авторизуйтесь для добавления комментария.