Николай «Ник Рок-Н-Ролл» Кунцевич

Уникальная ситуация: дело в том, что когда двенадцатилетняя Маша, моя очень хорошая знакомая, очень достаточно продвинутая девочка, не из серии поклонниц МУМИЙ ТРОЛЛЯ, прослушала Яну Дягилеву, она сказала: «А почему эта Яна хочет так умереть?» Я говорю: «Но тут ведь ни слова нет о смерти!» «Нет, – говорит, – настроение стало плохое…» Я говорю о том, что, в принципе, Яна не имеет никакого отношения к смерти – это смерть имеет к ней отношение. И то, что сегодня – я на полном серьезе это говорю – иногда не хватает даже таких чувственных эмоций… Пускай там заряд на суицид, это уже дело десятое, кто как думает. Я так не считаю, что это суицид – это просто боль, которую кто-то неумело поставил на конвейер. Потому что, я думаю, эти песни надо было просто выпускать, и при этом не говорить: «А вот это та самая девушка, которая утонула в реке, покончила с собой». Наверное, этого не нужно было делать, а просто ставить эти песни, поскольку жизнь-то продолжается, а на сегодняшний день, когда не хватает чувственных эмоций, когда эмоций практически нет, я думаю, ее песни – они как никогда лучше для тех, кто жив и еще при памяти, как это ни парадоксально. Но, тем не менее, Маша вот что-то увидела, хотя ей никто не говорил о том, что с Янкой произошло. Еще Маша очень любит Юлю Чичерину и очень любит РАДУ И ТЕРНОВНИК…

Я сейчас процитирую слова Инны Желанной, поскольку это было настолько близко моему отношению к этому ко всему… Инна Желанная на «Сирине»* первом сказала такую вещь: «Люди умирают от вредных привычек». И мы все прекрасно знаем, что есть у Саши Башлачева песня «От Винта!», и что это за винт, мы тоже прекрасно знаем, знаем, что этот винт не имеет никакого отношения к самолету «Туполев-140». Мы прекрасно знаем, – я сам на себе это испытал состояние, – что такое водка, водки было выпито настолько много людьми за их жизнь, что водочка стала как бы манипулировать сознанием человека. И те люди, которые, с моей точки зрения, прорывают энергетическую ткань, – я говорю о поэтах, о музыкантах, о тех, кто говорит языком Космоса на земле – естественно, получают по полной схеме от водки, потому что они не поддаются контролю водочному, да и не только водочному. Государство плюс Церковь и Водка, а если вообще от водки абстрагироваться, то это Власть. И вот все и произошло так, как оно произошло, и очень жаль, потому что если бы сейчас Яна была бы жива, наверное, мы бы еще с ней подумали о том, создавать нам группу УГРЮМ-РЕКА или нет. Пользуясь тем, что я ее видел в этой жизни, знать, – не знал, в известном смысле этого слова… а сама-то она знала ли себя? Кто об этом может знать? Она хотела быть бас-гитаристом, я думаю, у нее бы все получилось, и потом она бы от души порадовалась за меня, за то, что сейчас со мной происходит. А что касается ее смерти, что касается всего того, что вокруг этого холит и строится – ну, те люди, которые с ней водку хряпали или что-то еще, песни, там, в унисон пели – те могут по-разному относиться к выпуску книг о ней, поскольку лично они ничего не сделали для того, чтобы… Все, как в жизни: пьем вместе, общаемся вместе, а чтоб придти хотя бы могилку убрать – времени нет. Все по-человечески, все по-человечески… Гриша Распутин – это тоже к делу относится, – в свое время сказал очень хорошо: «От, страна какая: идет человек, а за ним идут сотни и думают: «Ну, когда же он споткнется? А! Споткнулся! Споткнулся, сука! А! На его, блядь!!»… то же самое с Янкой получилось. Я считаю, что ее убили. Не из пулемета и не из пистолета – ей вовремя не было дадено то, что, слава Богу, было дадено мне. Не было человека, знаешь, – не было понимания. «Сеструха», там, «братуха» – какая «братуха», когда женщина, которая хочет, чтоб ее любили?! Это элементарно, я понял это еще у Иры Летяевой в Новосибирске, потому что… я очень многому учился у Яны по той простой причине, что она очень много читала книг, а я мало читал книг. И у нас был такой взаимообмен, – и я все понял, что нужно было понять, и я считаю, что на сегодняшний день это очень актуально – то, что она делала тогда. Это очень нужно. Получается очень интересная вещь: самое страшное, что сейчас происходит, на мой взгляд, – сейчас уже пора создавать «Лигу Защиты Имен». Когда за каждым именем скрывается человек как произведение искусства, и я повторяю, и буду повторять: я впервые в жизни, наверно, встретил такого человека, который бы изложил все то, о чем каждый из тех персонажей, с которыми я встречался, думал. Поскольку в психиатрической больнице, где я бывал неоднократно, – я не кичусь этим, это некое горе – там я видел людей, которые, когда я ставил им Яну, этот вот первый ее альбом Деклассированным Элементам, ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ – я видел, какая реакция была у этих людей. Совершенно у различных людей была реакция, – я не побоюсь этого сказать, – как в свое время была реакция на Владимира Семеновича Высоцкого. Потому что впервые, – да простит меня ее душа, – впервые баба такое хватанула, что не каждой бабе – Прасковье-с-мыльного-завода, о которых так говорят, простые женщины, которые работают где-то… я видел, как они плакали. Вот ее аудитория. А субкультура – ей не нужна была субкультура, эти тусовки… Не нашелся человек, который бы сделал ей концерты где-нибудь там, в тайге, где-нибудь, где есть жизнь, потому что она пела для них, а получилось, что основными потребителями были мертвые чебурашки, как я сейчас называю неформашек. Другое дело, что это было изложено немного другим языком, но все относительно: когда я ставил некоторые ее вещи, особенно «От Большого Ума», я просто видел реакцию этих людей. Дело-то не в словах, все это воспринималось-то на другом уровне, книг-то, в любом случае, прочитано достаточно – и тем более этими людьми, о которых я говорю. Потому что если кто-то считает, что в таежных поселках просто занимаются тем, что производят на свет детей – это совершенно не так, потому что наипервейший друг таежных поселков – библиотека. Я просто там жил, я знаю предмет, о котором говорю. И меня печалит, что все ее кассеты, все ее видеозаписи не имеют нормального, достойного пи-ара, потому что это не пи-ар, когда начинают говорить: «Это та самая Яна, которая покончила жизнь самоубийством» – это бахвальство этакое... Я говорю в основном о тех, с кем я общаюсь, поскольку я директор рок-центра «Белый Кот» в Тюмени, – кстати, больше половины не знает, кто такая Яна Дягилева, и мне приходится – я не побоюсь этого слова, Бог с ним, – подчищать то, что не сделали люди, которые были отцами или матерями так называемой субкультуры города Тюмени. Мне приходится все это рассказывать, – кто такая Яна, где она жила, где ее дом… А меня спрашивают: «А кто такая Яна? А кто такой Дик?» – потому что они растут, им 14-15 лет. Я серьезно говорю, поскольку я с ними общаюсь постоянно, некоторые ровесники шутят, говорят: «Ник, тебя скоро буду в «Спокойной ночи, малыши» показывать». Я говорю: «Обсосы! Они хоть, по крайней мере, меня Ником называют» – и мне приходится все им рассказывать. И эта книга – это как нельзя лучше, она необходима тем, кто когда-нибудь, возможно, будет писать об этом Слове. Когда Слова не будет, – а все идет к этому, – когда эмоций не будет, – все еще хорошо вспомнят, что были такие люди, которые издавали вот это самое. И вот Яна сейчас бы очень обрадовалась тому факту, что кто-то ее узнаёт и сегодня, это же очень необходимо. Это можно говорить: « Да ну! Да Яне слава не нужна!» Ни фига подобного.

Если говорить о моем самом любимом ее альбоме – то это тот, где нет звучания ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ, это, естественно, Деклассированным Элементам. Там очень много от ELEMENT OF CRIME – я говорю с музыкальной стороны. А вот этот концерт 2 августа в Кургане – это вау! Это было все! Об этом Маринка Федяйка может рассказать… две идиотки. У нас была группа ВТОРОЙ ЭШЕЛОН, мы туда приехали второго августа, в день ВДВ. Эти две идиотки, Федяй и Яночка – они же с феньками все: «Ой, а нам парни сейчас водку предложили!» – а там все эти люди уже косяками ходят, в тельняшках… Спасибо большое организаторам – они нас просто в охапку взяли, на квартиру увезли – от всего этого подальше. Мы сидели на квартире у Мыскова, был такой человек, сейчас тоже, к сожалению, покойный. Это был какой-то прорыв, я вот с такими глазами приехал во Владивосток, к Ольге Немцовой и Максу Немцову, привез этот альбом тюменский. Между прочим, пользуясь случаем, хочу сказать, что эти люди – ничего не хочу плохого о них сказать, но данность такова – я привожу эту кассету, говорю: «Ребята! Люди только за оплату дороги поедут». А по тем временам, это был 88-й год, это было легко. Они не нашли денег, в то время, как все журналисты из Владивостока летали на фестивали по всей стране – туда, сюда. Я говорил, что если бы кто-то из журналистов отказался от места в самолете, и взяли бы какого-нибудь музыканта, чтобы он посмотрел, как все это происходит… Это же засада полнейшая, когда живешь там, на Дальнем Востоке: ты не видишь никаких фестивалей, не можешь ни с чем сравнивать. Они могли сделать концерт Яне, – а я по себе знаю, что это такое, когда меняешь маршрут, меняешь обстановку. Это же определенный маршрут – Москва-Питер-Нижний, это все рядом, это Материк, Запад, как говорят на Дальнем Востоке. А там совершенно все по-другому. Спасибо Комитету Госбезопасности – я не шучу – за то, что меня туда отправили, там я просто влюбился в эти песни, потому что ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, Яна, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА там мною лично воспринимались са-авсем по-другому, там было ощущение, как у семнадцатилетнего пацана, который в девушку влюблен и гордится ею. Я ставил там эти записи: «Вот, послушайте! А я этих людей знаю!». А люди, которые могли сделать концерты, – они очень много пишут книг о том, какие они хорошие, какие они мощненькие. Меня очень раздражало, когда Яне вот такая путевка в небо была выписана, что там слезы какие-то начались, еще что-то… Я говорил: «Ребята, ну о чем вы? Вы же могли сделать концерт» – мы 50 рублей насобирали, лично мы, отослали Яне – Яна их потом обратно вернула, потому что врубилась, что мы свои деньги высылаем. Она говорила: «Нет, Коля, вот если б организаторы все это сделали…». А они могли, это было элементарно. И это тоже явилось одной из причин, на мой взгляд: когда человек делает счет-на-счет, когда земля под ногами просто уходит, – получается, как в «Доживем до понедельника»: счастье – это когда тебя понимают. Можно до бесконечности зачитываться Юнгом, но все равно это у тебя останется, это неистребимо, это никто никогда не перешагнет, потому что это советский менталитет – эта невостребованность. Когда очень плохо, ты можешь садиться туда, где тебя ждут и знают? А что значит, – знают и ждут? Это не значит, что там кассеты твои слушают, это значит, что ты там была, и тебе было по кайфу. Я считаю, что Дальний Восток бы ее вылечил. Меня лично очень сильно это выручило. И вот этого, на мой взгляд, Яне не хватало. Как мы сидели с ней в Академгородке, в этой комнате в этой общаге – да черт подери, я же все это помню прекрасно! И Димка-Лукич прекрасно помнит, – когда мы записывали Полночный Пастырь, на «Студии 8» в Новосибирске – и Янка тогда пришли – и полное непонимание. Я говорю о том, что надо было вообще уже… типа того, что в цветных журналах. «Представляешь, – говорю, – Яна: ты – в цветных журналах!» Она говорит: «У-у, я этого боюсь» – почему этого надо бояться?! Для нее это было бы не страшно, а наоборот. Это чушь полнейшая, когда говорят, что сейчас Янка была бы немыслима и неуместна! Что значит – «уместна», «неуместна»? Все не так. Я по себе это знаю. А что значит «уместно»? Это когда все время вот этим играешь? Песни пишутся для того, чтобы расширялся диапазон слушателей. А для этого надо забыть о том, что твои кассеты выпускаются, надо ездить, ездить и еще раз ездить – поездок Яне не хватало. Не было человека, который бы взял ее за руку и так: «Либо ты едешь, либо я тебя просто убью!» – не было такого человека. Я чувствую, что это так и должно было быть, я это чувствую. И вся эта смертушка – когда многие говорят, что она об этом пела и этим накликала – это чушь собачачья! Просто географию песни надо расширять было. И это особенно касается издателей, а особенно этих грёбаных пи-арщиков нынешних. Я вижу, знаешь, как сейчас концерт Янки? Вот если бы сейчас состоялся Янкин концерт? Первое: никаких «легенд русского рока». Мы просто пошли бы к каким-нибудь художникам, она б спела песни, пообщалась бы, а я бы сказал: «А знаете, у этой девушки, Яны Дягилевой, будет концерт». А по рок-центру «Белый Кот» все было бы, как со СМЫСЛОВЫМИ ГАЛЛЮЦИНАЦИЯМИ: мы бы собрали школьников, я бы им сказал: «Ребята! Представьте себе, что сейчас приезжает супергруппа. Вы эту группу ждете» – на вокзал 40 человек, они: «Здравствуйте, Яна Станиславовна, вот цветы вам». Это форма всё, и люди приходят, уже готовые воспринимать, это то, что называется, на самом деле, настоящим пи-аром. И не надо думать о том, что там продано, что запродано – плевать я хотел! Вот я бомж, какой есть… Почему я все о себе? Да потому, что вот, на самом деле, вот он, Коля Рок-Н-Ролл, блин на фиг! – который тысячу раз мог умереть от алкоголя и прочего. Вот так бы все и было. Главное, я ведь не живу рок-н-роллом: жить нежитью невозможно, я играю в рок-н-ролл. И Яне почаще надо было играть, она же прикольщица была и веселый очень человек.

По поводу Летова я своего мнения не изменю, я знаю, что один раз я ему позвонил, все, что было сказано тогда и все, что касается того, – это было сказано тогда. И я своего мнения не меняю, потому что еще раз хочу напомнить, что можно создать такие психологические условия, такой климат в коллективе, что человек просто сам в петлю влезет. В армейках такие случаи были, когда молодой солдат приходит – а потом вздергивается, мы же знаем прекрасно… А почему всё? А потому, что все то же самое, человеческое, как бы Егорушка того времени ни ненавидел, всё то, что связано с человечеством… Я считаю, что поступали они по-человечески все. Я считаю. Вот у меня был в жизни человек, который меня из этой ямы вытащил, – я в аду побывал. Я почему не пью-то, при том, что ведь не кодировался…

* «Сирин» - фестиваль женского вокала, ежегодно проводится тюменским рок-центром «Белый Кот» с 1998 г.

19.02.2000, Нижний Новгород.